Вот и подошла к концу великолепная Димина повесть: "Новые горизонты". Я думаю, что труды человека, вложившего душу в написание её для Вас, друзья, не пропали даром! Уверен, что это произведение не оставило равнодушными всех, кто его читал, и кому интересны художественные рассказы про охоту и природу, написанные не каким-то гипотетическо-мифическим человеком, а нашим соотечественником, охотником, которого все мы знаем, с которым мы общаемся. К сожалению, всё хорошее, впрочем как и плохое, когда-нибудь заканчивается... Итак, внимание! Окончание.
Мы ещё поохотимся..!
…Нодья ровно горела в затерянном уголке верховий ночного Керженца, даря ровное, ласковое тепло, уже не молодому человеку. Охотник устроился на самодельной лежанке, сделанной из двух толстых сосновых чурок и тонких осиновых жердей, обильно укрытых пахучим свеженарубленным лапником. Рядом, в котелке, закипал чай, заваренный на брусничных веточках, в соседнем доваривался шулюм из селезня. Дмитрий Лазаревич взял его не по правилам - бесшумно выплывая из-за поворота, стрельнул в замешкавшуюся птицу.
"Бумага есть, а как уж добыть - моё дело!"- считал опытный охотник. "Чай не крякуха! А тушенку есть, на охоте не пристало." Ночью охотник не спал, лежал, глядя на смиренный огонь, провалившись в свои мысли и чувства. Он вспоминал, как был здесь в первый раз с Валентинычем, как далекой весной взял здесь первого глухаря. "Сколько же минуло с тех пор? Поди вёсен двадцать прошло! Не меньше..."
Двадцать вёсен..! Срок одновременно и большой, и маленький... Это смотря по каким меркам... Мелькали дни, пролетали недели, лето опять сменялось осенью, а вслед за зимой всегда приходила весна! Весна... При одном лишь этом слове, звуке, мысли.., сердце Митяя начинало бешено колотиться в груди, словно стремясь вырваться на волю, во рту пересыхало, и глаза подёргивались влажной поволокой. В ногах вдруг появлялась какая-то непередаваемая лёгкость, и сознание туманилось... Весна..! Хотелось куда-то бежать, лететь, петь, и начинать жизнь заново! Снова и снова! Многое сменилось за эти годы. Многое... Неизменными остались тяга к странствиям, охотничья страсть, и старое отцовское ружьё... Неизменной все эти годы оставалась и песня мошника. Страстная, странная, таинственная, вышибающая слезу и заставляющая бешено колотиться сердце. Нигде на земле больше нет подобных звуков. Она звучала и сотни, и тысячи лет назад. Она звучит и поныне! Не станет нас, наших потомков, а глухарь всё так же будет играть в тишине апрельского утра...
Этот ток был далеко не единственным, и не самым большим, разведанным Митяем за его долгий охотничий путь. Но он был самым первым, и от этого самым дорогим, каждый раз при воспоминании вызывающий трепетные чувства.
Ночь, между тем, шла своим чередом. Время торопилось, неумолимо бежало вперед. Пора было выдвигаться…
Ещё в темноте охотник поднялся на сосновый бугор. Где-то за спиной монотонно шумел весенний поток разлившейся реки. Разбросанные бисером по небу звезды ещё не начали тускнеть, и рогатый месяц нырял между молчаливыми верхушками сосен, лил свой молочный, призрачный свет на еще спящий лес, разбавляя ночной сумрак скудным сиянием... Снег в уреме уже почти весь сошёл, и охотник бесшумно шагал меж тёмных стволов деревьев. Он взял чуть правее, чтобы обогнуть густой ельняк, и вышел на ровное плато вершины.
Глухаря Митяй услышал сразу, едва ступил на мягкий, пружинящий под ногами моховой ковёр. Словно крупные, тяжёлые капли влаги ритмично падали с деревьев на оттаявшую землю: "Кап.., кап.., кап.., кап..." А затем целый град: "Та-та-та-та".., и в кронах сосен как будто прошелестел лёгкий ветерок: "Чшши-чишшичи-ши-чшши-чи..." И опять... Митяй остановился, поправил перекинутое за спину ружьё, и начал подход. Три шага. Остановка... Три шага. Остановка... Старый глухарь играл с хитринкой, иногда вдруг внезапно замолкая после первого колена, и чутко слушая тишину. Но Лазаревич наперёд знал все эти хитрости старого мошника, не торопился, выжидал, и начинал движение лишь с началом "глухих" звуков игры! "Кап.., кап.., кап.., кап.., так-так-так-тк, чшши-чишшичи-ши-чшши-чи..." Три шага... Остановка... Ни ветерка, ни движения в воздухе, и тихо кругом до звона в ушах. Лишь громко стучит в груди, да при движении шуршит, рассыпаясь под сапогами, зернистый, ноздреватый, весь пропитанный талой водой, снег. Стороной протянул вальдшнеп: "Хррр-хррр-хр, цвик!" На соседней гриве забормотал одинокий косач, но осёкся, и замолк. Остановка... И снова тишина... Она давит, словно прижимает к земле, заставляет пригнуться. Глаза привыкли к темноте, и обострённое до предела непередаваемой таинственностью окружающей обстановки зрение, различает уже каждую кочку, каждую валежину, и лежащие во множестве на земле корявые ветки сосен, ощетинившиеся воронками мутовок. Да и темнота в лесу постепенно уступала место апрельскому рассвету...
Митяй подходил уверенно, словно где-то в подсознании его отображался давно знакомый маршрут. Как бы по наитию! Такое с Лазаревичем происходило впервые, и где-то в глубине сознания колыхнулось вдруг удивление. Но лишь на мгновение. Мимолётно... Он шёл как будто во сне, и как бы отчётливо вдруг увидел... себя со стороны: с видавшей виды отцовской двустволкой за спиной, в развёрнутых высоких болотных сапогах, длинной куртке, и шапке повёрнутой козырьком назад. Внимание почему-то не было сосредоточено на подходе к токующему мошнику. Всё происходило машинально, словно ноги сами вели его туда, где в это апрельское утро, повинуясь великому зову природы, огромная, величественная птица совершала тАинство своего отточенного веками брачного ритуала.
Три шага... Остановка... Создавалось впечатление, что реликтовая песня глухаря звучала где-то в глубине самого Митяя, а в голове кружился каруселью целый калейдоскоп давних, далёких событий... Вот Митяю 13 лет, и он, спотыкаясь о кочки, забыв одеть снятые в шалаше сапоги, в одних чунях, выбегает за изумрудоголовым, сизым селезнем, распластавшимся после выстрела с поднятым словно парус крылом, на глади разлива... А вот уже позже: после быстрого дуплета, эхом откатившимся с противоположного берега, с громким шумом валятся в пожухлый октябрьский камыш, на краю карьера, две тяжеленные, налитые янтарным жиром, кряквы... Вот серая лайка скачет мячом по высокой траве, пропадая вдруг из вида на какое-то время, и прямо в штык поднимает целый выводок тетеревей... И те же тетерева, но уже зимой, чёрными ракетами вырываются из лунок, чуть не из-под лыж, обдавая опешившего охотника облаком колючей, искрящейся на солнце снежной пыли... Вспомнился и давний выстрел.., вот здесь, на этом самом току, по огромному мошнику, сидящему на вершине сосны с раздвоенным стволом...
Три шага... Остановка... Вот уже песня глухаря звучит совсем близко. В лесу основательно развиднелось, и Митяй, сделав последние три шага, укрылся за толстым стволом высокой сумрачной ели, росшей на краю небольшой поляны. От неё остро пахло смолой... Подождав, пока успокоится в груди бьющееся пойманной птицей сердце, и уняв дрожь в руках и коленях, охотник выглянул из-за дерева. Где-то здесь...
Взгляд его как-то сразу остановился на сосне, росшей шагах в тридцати прямо перед ним. Чуть ниже кроны, на отходящей далеко в сторону толстой ветке, в неверном рассветном вязком сумраке, отчётливо виднелось большое тёмное пятно. Оно еле заметно шевелилось, подрагивало, и было живое! "Глухарь! Да, это он! Боже мой, как же всё просто!" Охотник закрыл глаза, и с восторгом слушал призывы могучей птицы. Они шли словно с неба, казалось, откуда-то из глубины вселенной! В них он улавливал некую обречённую грусть, и в тоже время торжественное величие тАинства зарождения новой жизни, какую-то щемящую тоску о былом, и одновременно гимн новой весне, вот этому апрельскому утру, её величеству Природе! В памяти возникла опять та, первая охота. Да, столько вёсен уже прошло... Лазаревич уже давно считал прожитые года по вёснам. Сколько уже вёсен нет Валентиныча... А сколько ему самому ещё их осталось..? Одинокая песня рвалА охотнику душу, воспоминания нахлынули с новой силой, и деться от них Митяю было некуда... Не скрыться, не убежать! Необъяснимая тоска охватила Лазаревича, сжало сердце, а глухарь все пел и пел, задевая самые сокровенные нотки его души. Сколько лесов исходил Митяй, сколько токов нашел, ничего этого больше не будет! Всё! Позади остались поиски и открытия! Лазаревич оглянулся назад, в пучину прожитых вёсен. Нет, его охотничья жизнь, несомненно, была интересной, насыщенной и небессмысленной. Его всегда тянуло и тянет в свои родные места, которых не перечесть, которые радуют его, и придают ему жизненных сил. Он для себя все уже открыл, а новые горизонты пусть покоряет молодежь!
"Нет, мы еще поохотимся! Рано себя пока хоронить, списывать со счетов!"
Обождав немного, когда стало ещё чуть светлее, Митяй выглянул с другой стороны ствола, и под другим уже углом зрения увидел мошника во всей красе... На фоне занимающейся нежной утренней зари, проникающей своим невинным светом в недры нетронутого урмана, огромная птица, запрокинув вверх голову с топорщейся "бородой", и страстно тряся ею в такт звукам своей песни, приспустив крылья и раскрыв веером хвост, медленно поворачивалась на сукУ. При поворотах мошник вдруг на мгновение складывал перья хвоста, и тут же с громким шорохом распускал их снова, ярился, прикрыв в исступлении глаза под набухшими алыми бровями, покачивался под гипнозом непонятной для человека песни! Сосна, на которой пел лесной великан, была ... с раздвоенным стволом! От неожиданно пришедшей догадки, Митяй вздрогнул...
Охотник отходил вглубь леса под песню мошника, чтобы не потревожить ток в первозданной тишине этого чудного весеннего утра. Глухарь играл зАрко, яро, без перерыва, всё снова и снова затягивая свою древнюю песню... Остановившись, наконец, в отдалении, охотник подошел к высокой медноствольной сосне, прислонился плечом и обнял рукой могучее дерево. Легкая туманная дымка стелилась над землей, утренняя тишина веяла благодатью и спокойствием, старый пахучий лес кадил ароматами хвои, смоли и мха. Митяй снял из-за спины старую ижевку, и переломил её. В нос ударил запах оружейной смазки, а патронники зияли чёрной пустотой...
"Горький ты, по весне, дружище"- сказал охотник. Улыбнувшись, и подняв голову к светлому уже, высокому небу, Митяй набрал полную грудь воздуха, сглотнул подступивший вдруг к горлу ком, и захлопнул ружьё...
Фото №1: LDmitry
Фото №2: Михаил (boosell)
Автор: С-300
Администрация сайта и посетители выражают благодарность авторам рассказа Дмитрию (LDmitry), Вячеславу (C-300) и фотографу Михаилу (boosell) за подготовленный рассказ.
Отлично получилось, виден новый уровень, теперь это не просто рассказы, а рассказы с личным фотографом! Это реально круто, мужики! Спасибо вам!