Эта маленькая повесть, была написана еще в начале зимы, и томилась где-то на рабочем столе у автора, ожидая своего часа. Преддверье Весны, наверно время пришло…
Разлив.
Неделя тянулась мучительно долго. Митяй считал дни до открытия, как это бывало в детстве, когда отец обещал взять его с собой. Он отметил предполагаемое место тока на двухкилометровой карте, и изучил по ней будущее место охоты. Димка зачем-то зарядил по отцовской рецептуре целый патронташ единицей (в контейнере, пересыпанной крахмалом), хотя ему за глаза хватило бы и пятка патронов. Митяй в очередной раз начистил доставшееся ему по наследству, слегка потертое, но все такое же крепкое, как и прежде, отцовское ружьё. Рюкзак был собран еще во вторник, и томился в углу комнаты, ожидая своего часа. Валентиныч предложил составить Митяю компанию, чему Димка был чрезвычайно рад. Валентиныч, больше ехал не на охоту, а так, побыть в весеннем лесу, да и заодно присмотреть за незадачливым молодым «охотником»: «Все лучше, чем дома ляжки тянуть!»
План у них был простой. Митяй забросит Валентиныча и все вещи вверх по реке, а сам отгонит машину к деревне находившейся внизу по течению. Валентиныч сплавится сверху до места с грузом на лодке, а Митяй придет снизу, налегке. В пятницу Димка освободился после обеда, но Валентиныч предложил перенести выезд на субботу, т.к. если «отемнять», сплав в потемках может оказаться достаточно рискованным занятием. Митяю пришлось согласиться, хотя это его совершенно не устраивало. Субботним утром, как и договаривались, Митяй подбросил друга до условленного места, а сам вернулся, оставил машину в деревне, переоделся в легкий костюм, нацепил на плечи мешок с маленькой лодкой и гребками в места весел (он прихватил её на всякий случай), взял ружье и направился к реке.
Погода за неделю испортилась, утро было серым и мрачным, по-осеннему хмурые облака медленно и низко ползли над головой, не давая ни малейшего шанса солнечным лучам пробиться к земле.
Снег еще лежал повсеместно, и из-за плюсовой температуры от него поднималась легкая испаряющаяся дымка, делая сырым и без того влажный воздух. От наста не осталось и следа, и ноги проваливались в рыхлую белую массу местами по колено.
Митяй разрезал верховое поле, дошел до поворота реки, пересек спелый верховой сосняк, за которым начинался хламной, низменный смешенный лес. Он был затоплен разлившейся рекой, и на поверхности плавала достаточно густая снежная каша. Митяй развернул сапоги, попытался сделать несколько шагов, но ноги сразу увязли в холодной сковывающей смеси снега и воды, а высоты голенищ стало быстро не хватать. Напрямую было не пройти никак, по реке против быстрого течения маленькими гребками не выгрести… Митяй решил отойти от речки как можно дальше, и попытаться обойти затопленный участок.
Он ушел пару километров влево, но этого было недостаточно – затопленная низина казалась бесконечной. Димка попробовал ещё раз сунуться в неё, и обнаружив, что воды до колен, повернул параллельно Керженцу, благо старенький компас, позволяющий верно держать направление, всегда был в кармане. Митяй шлепал уже долго, ноги в резиновых сапогах потихонечку дубели от холодной воды, а мышцы стала подергивать легкая судорога. Димка помнил, что согласно карте, слева течет еще одна речушка-приток, и скорее всего низина доходит прямо до неё, а значит забирать еще левее, смысла не было. Он восстановил в памяти путь недельной давности – впереди, вдоль реки, был еще один сосновый массив, не бугор конечно, но все равно хотя бы не низина. Дальше нужно было пересечь открытое займище, после которого опять начинался низовой лес с небольшими гривками, за которыми на той стороне реки стояла избушка. Митяй стал забирать правее, на Керженец, пытаясь выйти к сосняку. Постепенно сапоги все глубже и глубже погружались в снежную кашу, и с каждым шагом все труднее и труднее их было выдергивать из неё. Реки еще не было видно, но ледяная вода уже подобралась к закраинам болотных сапог человека, становясь непреодолимой преградой. Димка чуть вернулся, прошел метров триста вверх по течению, еще раз попытался пробиться к реке, и опять пришлось развернуться. Так, он заходил раз пять, пока впереди не замаячили корабельные сосны. Митяй обрадовался, но выйти к ним в лоб не получилось – опять не хватило высоты голенищ. Он обогнул сосняк по дуге и зашел с другой стороны. Ситуация повторилась... Митяй негодовал: «Неужто какая-то лесная речка сможет ему помешать?! Неужели сейчас он здесь не пройдет, и вернется, отказавшись от цели? А как же Валентиныч? Он же будет ждать!» Мысли путались, а ситуация приобретала патовый характер, выхода из которой Митяй не находил. Стоять на месте было еще хуже, икры задубели окончательно, и Димка, прикусив губу, быстрым уверенным шагом зашагал вперед к сосняку. Обжигающе холодная вода безжалостно заливалась в сапоги, ноги сразу потяжелели, но уверенности от этого меньше не стало. Митяй прошел по пояс метров пятнадцать, прежде чем уровень воды стал понижаться.
Сосняк оказался тоже залитым, но воды было по щиколотку. Митяй бросил мешок с лодкой в воду, встал на него, придерживаясь за дерево, быстро снял один сапог, вылил из него воду, затем второй, стащил портки и шерстяные носки, все это хорошенько отжал, и натянул обратно. Димка понимал: теперь главное двигаться. Он быстро пересек подтопленный урман, и вышел к реке со стороны открытого займища. Течение Керженца набирало силу, и представляло собой быстрый поток, местами образующий белые воронки. От привычной спокойной речушки не осталось и следа. Чуть дальше река делала поворот, и вода текла по займищу напрямую. Благодаря этому, снежная каша была только по его краям, и чистину можно было переплыть на лодке.
Митяй подошел к берегу и стоя по колено в ледяной массе, вытряхнул лодку из мешка, расправил её прямо на воде, и стал надувать, часто сжимая ножной качек руками. Краем глаза он уловил движение на противоположной стороне реки, поднял голову, и увидел пару черных кабанов. Подсвинки с минуту стояли, нервно хрюкая на бровке дальнего берега, а потом скрылись в еловых лапах.
Димка залез в лодку и погреб, пересекая открытую пойму. Впереди, под кустами, плавал одинокий кряковой селех, но Митяю было уже не до него. Он замерз, зубы постукивали, и только руки судорожно работали гребками, немного гоняя кровь. Он быстро переплыл займище, вылез на гриву, и, не спуская лодку, потащил ее за веревку волоком по снегу. В этом месте было много параллельных гривок. Одна заканчивалась, начиналась другая. Митяй быстро дошагал до конца своей гряды. Перешеек между следующей составлял метров десять, и был весь в снежной каше. Митяй сунулся было, но сапогов не хватило! Тогда он бросил на снежную жижу лодку, запрыгнул в неё, и попытался грести – лодка не двинулась с места, словно танкер, застрявший в северных льдах… «Купаться» снова не хотелось. Димка вернулся назад, перебрался на параллельную гриву, которая была длиннее первой, и пошел по ней. Так, в этом лабиринте пригорков, Митяй потерял около часа, прежде чем смог добраться до нужного ему поворота реки. Часть льда в заводи еще осталось, но грив на той стороне видно не было, избушка была затоплена, и лишь её верхняя половинка с черной рубероидной крышей, уныло возвышалась над бурлящим потоком воды. Следов Валентиныча не было… Куда идти дальше?! Сырой, замерзший, один на угрюмой реке, Димка чуть не завыл с досады, и от безысходности выстрелил в воздух
Выстрел как будто ждали, и где-то далеко впереди ему глухо ответил дробовик. Митяй постарался успокоиться, осмотрелся… Самый простой вариант ему виделся в том, чтобы здесь, на повороте, пересечь реку и через заводь пробраться на бугор, где он в тот раз слышал глухаря. Митяй спустил на воду свою лодку, и погреб к заводи. Мутный поток воды подхватил Димкину лодчонку, словно быстрый ручей бумажный кораблик, и нещадно отбросил её назад, за поворот. Митяй вылез на берег, снова пробрался к повороту, но теперь уже гораздо дальше, спустил лодку на воду, и что есть силы погреб к противоположной стороне. На этот раз ему удалось заскочить в заводь, но пробиться к бугру сквозь затопленную хламную низину на лодке не получилось. Димку охватило чувство абсолютной беспомощности и одиночества. Не без труда он подавил в себе начинающуюся панику, и начал перебирать дальнейшие варианты. По заводи он вернулся к реке, ухватился за нетолстое деревце, чтобы не сносило течение, и стал осматривать берега, выбирая путь. Дальше начинался незнакомый участок. Со стороны Митяя берег был затоплен, гривы, находившиеся теперь на противоположном берегу, по которым он пришел, заканчивались. За ними метров сто протянулся низменный бурелом, и снова вдоль берега начиналась длинный гребень, заросший дубами и мелким густым кустарником. Димке нужно было как-то попасть на него. На той стороне, через затопленные завалы на своей лодке ему было не пробраться. По реке Митяй не мог удержаться даже на месте, ни то чтобы подняться по течению сто метров! Димка стал пробиваться правым затопленным берегом по лесу, с силой выгребая и цепляясь за деревья в нескольких метрах от основного потока. И хотя между деревьями, с края, течение было слабее, Митяй продвигался с каждым гребком буквально по сантиметру! А если он пропускал очередной гребок, или позволял себе долю секунды передохнуть, быстрая струя воды немедленно отбрасывал его назад, сводя на нет предыдущее усилия... Время ушло на второй план, Митяй его не чувствовал, и не мог определить, сколько так чертыхался, прежде чем начало гребня левого берега оказалось метров в пятидесяти сзади. Димка уже не мерз, но устал неимоверно! Обхватив руками очередной торчащий из воды узловатый ствол векового дуба, он удерживался так на месте, приводя дыхание в порядок и готовясь к решающему броску через реку. Митяй отдышался, собрал остатки сил, и уверенно заработал лопатками гребков. Быстрое течение неумолимо сносило лодку вниз, но расчет оказался верным – в последний момент Димка ухватился за ивовый куст, росший на краю гребня у самого среза воды, подтянулся, и вылез на берег. Лодку пришлось спустить и сложить. По кустарнику её тащить было крайне неудобно, да и порвать можно было запросто. Снег на дубовой гряде был весь изрыт до земли кабанами. Видимо здесь у них какое то время была столовая. Митяй шел, спотыкаясь о кусты, и от усталости его уже начало пошатывать. Гребень был шириной метров пять и длинной километра полтора - два, и оканчивался аккурат доходя до Козленца - того самого притока. А напротив его впадения, на противоположном берегу Керженца, возвышался большой сосновый бугор, тот, что тянулся вдоль избушки, и еще дальше несколько километров. Митяй снова пальнул в воздух, и снова ему ответил тот же выстрел, уже гораздо ближе. Димка опять накачал лодку, и переплыл разъярившуюся реку.
Ощущение «большой» земли под ногами предало сил, Митяй быстро зашагал в направлении выстрела, слегка вправо удаляясь от Керженца. Река, сделав крюк, через километр опять подогнул слева. Запахло дымом. Митяй увидел впереди крутую бурлящую быстрину поворота и еще одну заводь, чуть меньше той, на которой они неделю назад ловили рыбу. Из заводи выходил широкий лог, преградивший Димке дорогу. На той стороне его уже поджидал Валентиныч.
«Что как долго?!» - опуская лодку в снежную жижу лога, возмутился напарник. Митяй ничего не ответил, зайдя по колено в холодную белую воду ему навстречу. Валентиныч пытался подгрести, но продвинувшись всего пару метров, его лодка лишь бултыхалась на месте, увязнув в холодной массе снега, льда и воды.
«Этот лог соединяет две заводи – избушечную и эту, разделяя бугор. Попробуй, пройди вдоль него, подальше от реки, там может помельче!» – крикнул он.
«Мне уже все равно…» Димка зашагал вперед, ледяная вода достигла высоты бедер, потом пояса, потом груди, прежде чем он дошел до лодки. Митяй так устал, и так близко был конец его пути, что такая мелочь как очередное апрельское купание в ледяной воде, не могла его остановить. Он оперся о борт и заполз в лодку, из его сапогов и с одежды стекала мутная вода со снежными комками. В тот момент Митяй представлял из себя достаточно унылое зрелище. Валентиныч больше ничего не спрашивал, и лишь быстро выгреб к берегу. Димка кое-как вылез из лодки, сбросил мешок и ружье, достал из своего рюкзака (который привез Валентиныч) коврик, кинул его на снег у костра, и стал стягивать с себя задубелые сапоги и сырое тряпьё. Кожа на его ногах была красная и горела холодным огнем, пальцы не слушались. Валентиныч налил Митяю «стакан», подбросил дрова в огонь, и подал ему сухую одежду.
Димка тяпнул, бОльшую половину сорокоградусной микстуры, остатками растер ноги, и переоделся.
Только сейчас он посмотрел на циферблат – каких то восемь километров он пробирался больше пяти часов!
У костра.
Митяй сидел у костра, отрешенно смотря на искры с треском выбрасываемые еловыми головешками. Мысли были где-то далеко, не здесь, не в этом заснеженном сыром и холодном лесу. Ему чудилось слепящее согревающее солнышко, играющее перед вечерней тягой, и еще не успевшее утонуть за полоской леса, теплый деревенский дом отца с настоящей русской печкой, в который так приятно возвращаться после охоты, горячая картоха, запеченная с салом в чугунном горшке и посыпанная укропчиком.
«Давай ешь! Вечереет, а у нас еще много дел!»- эти слова Валентиныча, как клещи вытащили Митяя из его грёз, Димка даже поморщился. В кипящем котелке доварился шулюм из селеха. Как, и где добыл его Валентиныч, Митяя сейчас не волновало, как не волновали его и мысли о токующем глухаре… Он почти не помнил, зачем сюда так долго шел…
Димка перекусил без аппетита, нехотя надел не просушенные сапоги, взял топор и покорно зашагал вслед за товарищем. Ночевать им предстояло на открытом воздухе. Понадеявшись на избушку, они не взяли ни тент, ни палатку. Хороший костер была их единственная надежда более или менее комфортно провести эту ночь. Они свалили несколько достаточно толстых сосновых сухостоев, раскряжевали их метра по два, и перетаскали в лагерь. Темнело. Валентиныч вырубил себе две толстые метровые чурки, и указал Митяю сделать себе такие же. После они отправились в низину, к логу, нарубили две охапки осиновых жердей и притащили их к костру.
Из толстых чурок, брошенных поперек на снег, они сделали основание для топчанов, а из жердей, положенных продольно на чурки, пологА. Все это дело охотники обильно устлали пахучим сосновым лапником, и у них получились две отличные лежанки.
«Ну вот, все приятнее, чем в снегу спать» - буркнул Валентиныч.
Митяй критично осмотрел своё творение, и в придачу, сверху на лапник постелил полиуретановый коврик.
«Ну, ты эстет!» - присвистнул Валентиныч, с усмешкой обращаясь к Митяю.
Митяй улыбнулся, но ничего не ответил…
…Где-то в затерянном верховье Керженца приятно потрескивал костерок, даря живительное тепло заблудшим путникам, сухие дрова почти не чадили дымом, а огонь играл тенями на их усталых лицах.
До этого момента напарники так и не успели поговорить. Нужно сказать, Валентиныч вообще мало говорил, но всегда по делу. Они выпили по маленькой, и Валентиныч, как бы извиняясь, начал первым:
-Я сразу понял, что пи..ец… Все бугры по реке затоплены, вот только здесь и можно было причалить.
Ну, а ты как пролез?
Митяй смотрел на теплый огонь, он опять проваливался в омут своих мыслей.
-Нормально…
-Я думал, не пройдешь, думал, придется спускаться к тебе, и хана всей охоте. Во сколько, завтра тронешься, не проспишь?
-Затемно бы надо!
-Знаю…
-Найдешь ли отсюда?
-Найду, но проспать могу.
-Я, тогда спать не буду, тебя разбужу.
-Давай…
Митяй по памяти начертил на снегу кусок карты: реку, заводи, бугор, обозначил север, причем север его нарисованной карты совпадал с реальным севером по компасу. Затем линию направление тока из Кузнечихи (так называлась избушечная заводь), после провел линию из того места, где они оказались, в предполагаемое местоположение тока. Эта линия, в свою очередь, была реальным направлением его завтрашнего пути. Азимут был взят, и даже если Митяй немного ошибся, он знал, что в нужный квадрат завтра себя забросит с точностью до пары сот метров.
Валентиныч разгреб угли в длинную полосу, положив на них два длинных, толстых кряжа, а через щепки-перемычки, чтобы поступал воздух, еще один сверху. И огонь заиграл, уже ровно распространяясь по всей длине бревен, давая в меру жаркое, равномерное тепло. Митяй поудобнее укутался в спальник, и задремал.
Проснулся Димка от того, что холодные дождинки монотонно бились о его лицо, нодья горела по-прежнему: равномерно и в меру горячо. Валентиныч лежал на боку с открытыми глазами и смотрел на огонь. Митяй только сейчас обнаружил, что напарник без спальника.
-Ты как? Не промок?
-Да я уже смирился, что по жопе течет - безразлично ответил Валентиныч.
-А спальник где?
-В спальнике усну, а так крутиться постоянно приходится, чтобы не замерзнуть… Поспи еще часок.
Митяй посмотрел на свой мешок. Сверху с материи стекала вода, внутри спальник был еще сухой, и скорее всего не промок бы до утра, выдержав это ненастье, но Димка уже не чувствовал себя в нём защищенным, и заснуть не смог. Час тянулся нескончаемо долго, дождик нудно давил на Димкины нервы, а застывшие от безветрия верхушки сосен указывали, на то, что морось затяжная.
-Не спишь? Пора!
От теплой нодьи в сырую ночь уходить не хотелось, но Митяй не колебался. Он взял ружье, нацепил патронташ, глянул на светящуюся фосфорную стрелку компаса, и уверенно зашагал в ночную бездну леса…
P.S. Митяй в тот день искупал фотоаппарат, поэтому фото в этих двух главах подобраны с других охот.
Продолжение следует
Автор LDmitriy.